В сознании русского человека дом был наделен свя­щенными чертами. Со строительством дома человек обретал свое положение в пространстве и включал свою жизнь в течение окружающего мира, как природного, так и людского.

Оттого дом не строили где попало, как попало и из чего попало.

Материалом для строительства служило конечно же дерево, а с деревом у русского крестьянина было связано множество представлений. Они действовали и при отборе материала для постройки. Запреты определяли, какие деревья можно использовать, а какие - нет. Они налагались на священные деревья: выросшие на месте разрушенной церкви, часовни или на могиле; всякого рода чудесные, необыкновенные деревья, выдающиеся то ли своей высотой, то ли возрастом, то ли уродством; деревья с раздвоенным стволом ("воротца"), с дуплом.

Никогда не поднимали топора на проклятые деревья. Например, в некоторых селах не трогали липу, считая, что, срубив ее, можно заблудиться. Не секли старых деревьев, думая, что они должны умереть своей смертью. Всякий, кто осмеливался прервать их старость, мог сойти с ума либо неожиданно умереть или стать калекой. Запрещено было трогать молодняк, но особенно боялись рубить сухие деревья. Сухость - один из символов смерти и болезни. Сухое дерево - это отсутствие или потеря жизненных сил, здоровья. У обитателей дома, в срубе которого оказалось сухое дерево, может возникнуть "сухота" - болезнь. Дерево с "пасынком" (сучок, идущий из глубины ствола) влекло за собой смерть хозяина дома; дерево с наростом при­водило к появлению колтунов; дерево с "пристоем" - у девушки-дочери появится незаконное дитя, и т. п. Опасались и так называемых буйных деревьев, силу которых мог разгадать только колдун. Это дерево, попав в сруб, начинает рушить все строение и губит под развалинами его жильцов. У них было и иное название - стоеросовые деревья.

Росли они обычно на месте старых лесных дорог или перекрестков, то есть несли на себе печать "нечистоты", "бесовского" начала. Запрещалось использовать деревья, посаженные, выращенные человеком или растущие на усадебной земле: они считались уже "домашними".

Рубку леса, заготовку дров обычно начинали после праздника Троицы, ибо в Троицу снимался запрет на рубку деревьев, хотя до того не разрешалось даже ломать ветви и сучья.

Важно было выбрать и место для дома. Дом никогда не ставился на той земле, которая не имела в глазах крестьянина устойчивого статуса. Всякая "подвижность", "текучесть" избираемого участка исключала возможность использования его под строительство. Дом не ставили на месте больших дорог, на спорном участке земли, где кто-либо поранился до крови, где вообще случилось какое-нибудь несчастие или бедствие (пожар, удар молнии, бо­лезнь). Участок не должен быть "закрытым" для внешних воздействий, здесь не должно быть нарушаемо равновесие, характерное для обжитого места. Выбирая участок, крестьянин часто пускал рогатую скотину и следил: где скот ляжет, там и есть "доброе" место. Как известно, рогатый скот - символ плодородия, обустроенности, благополучия, богатства, знак обжитого мира (человеческое жилье часто угадывается на расстоянии по запаху домашних животных).

В сознании людей того времени дом, устроенный в неположенном месте, обязательно посетит злая сила, ибо само такое жилище представлялось "нечистым", не защищенным от зла.

Оттого монахи, отшельники, обживая глухие леса, болота и пещеры, места для жилья непригодные, постоянно сталкивались с нечистой силой. Требовались дополнительные усилия (магия и заговоры - у крестьян, молитва, крест и пост - у монахов), чтобы избавиться от посещений вездесущей "темной братии".

Выбирая непосредственное место постройки, крестьянин, хозяин будущего дома, обязательно проводил гадания, обычно с вечера на утро, втайне от всех. Женщин к гаданию никогда не допускали. Хозяин насыпал по углам будущего жилища четыре кучки зерна. Если к утру они оставались нетронутыми, то место считалось удачным. Вместе с углами определялся и центр будущего дома. Тем самым крестьянин уже организовал внутреннее пространство жилища. Нахождение середины дома - это и нахождение "сакрального центра", что должно было связать дом с миром божественным, священным, ибо дом всегда представлялся как сердце вселенной.

Время для крестьянина, как и пространство, было неравноценным во всех своих промежутках. Строитель­ство дома необходимо было вписать в обычный годовой цикл жизни крестьянина, связать с ритмом кален­дарной обрядности. Считалось, что удача будет, если начать ставить дом Великим постом, то есть ранней вес­ной, и в новолуние. Строительство дома должно было захватить по срокам и праздник Пресвятой Троицы. "Без Троицы дом не строится", - говорит поговорка. Предпочитали вторник и четверг иным дням недели, поскольку они были четными (чет - это удача, добро), имели мужскую символику. Они были связаны и с языческим богом Перуном, одним из самых почитаемых богов восточных славян. "

Дом первоначально предстает как алтарь для жертвоприношения. Когда достигнуто согласие между домом и миром, настает время священнодействия, время жертвы. Изначально жертва была человеческой. Это видно из того, что одинаковые слова употреблялись для названия частей жилища: лоб, лицо, окно (око), усы, устье (уста), чело, ноги, зад. Это употребление отразилось и в обрядах, и в декоративном искусстве.

На Руси человеческая жертва была уже замещена на жертву животную, чаще использовали в качестве жер­твы петуха.

В первый день строительства плотники обычно делали только один венец, после чего обязательно следовало обильное угощение - "окладное", во время которого плотники приговаривали: "Хозяину доброе здоровье, а дому доле стоять, пока не сгниет". Положение первого венца всегда начиналось с красного угла. Этот момент считался самым опасным, ибо временно нарушался порядок уже организованного пространства и важно было, чтобы новый дом вошел в него, не нарушив привычного закона и правил его освоения. Венец сразу же делил пространство на домашнее и не домашнее, внутреннее и внешнее, свое и чужое. Теперь человек, оказавшись по ту или иную сторону, различно оценивал мир. Внутреннее, домашнее пространство приобретало теперь для него большую ценность, чем внешний мир, не домашний. Все действия, направленные внутрь постройки, оценивались как положительные (например, щепки собирались и складывались в центре сруба).

Венец, по смыслу слова, не только что-то наверху, но и что-то вокруг. Возможно, в этом слове сохранилась древняя память о первоначально круглом жилище человека. Кроме того, четырехугольная форма венца имела связь с четырьмя сторонами света, с четырьмя временами года и т. п., то есть также хранила в себе память об устройстве всего мира в целом. К тому же квадрат означал и мужское начало, в отличие от круга - начала женского. Видимо, этим объясняется то, что к строительству дома допускались только мужчины. Квадрат был и символом плодородного поля. Четырехчастное строение мира приурочивалось в балтийской и славянской мифологии к богу Перуну. Возведение стен также начиналось с красного угла. Окна и двери обычно прорубались уже в готовом срубе. Двери рубились одностворчатые, четырехугольные.

Вход и окна старались располагать на юг или восток, но их положение зависело и от планировки поселения.

Большое значение придавалось матице - бревну, служащему основанием потолка. Матица появляется в русских крестьянских жилищах лишь в конце XVI - начале XVII века, поскольку до этого потолков в крестьянских избах не было. Подъем матицы осуществлялся следующим образом. Хозяин ставил в красный угол зеленую веточку березы, а затем кто-нибудь из плотников, половчее и полегче на ногу, взбирался по красному углу наверх. Он обходил самое верхнее бревно сруба - "черепной венец" - и рассеивал по сторонам хлебные зерна и хмель. Хозяин в это время молился. Затем плотник переступал на матицу и шел по ней. К середине матицы привязывалась лычком овчинная шуба, в карманах которой были соль, хлеб, вино и завернутый горшок с кашей. Плотник добирался до середины, перерубал лычко, шубу ловили внизу, а все, что было в ней, съедали.

Завершалось строительство дома установлением крыши. Само   слово "крыша" в русском языке появилось сравнительно недавно. Впервые оно зафиксировано в "Словаре Академии Российской" 1792 года как простонародное слово. Более древним является слово "крышка", известное с XVII века. Древнее всех, однако, слова "кровля", "кров", "покров".

Покрытие дома - это его завершение. Часто слова "крыша", "кров" означают дом вообще. В фольклоре чу­жой дом или нежилой дом изображается как жилище без крыши: "Небом покрыто, полем огорожено". Завершением кровли был конек или князек. Дом как бы вырастал из тела жертвы - коня. Дом без конька - не дом.

Но и по окончании строительства дом еще не обретает своей мифологической завершенности. Ведь люди еще не жили в нем. По поверьям, бытовавшим среди русских крестьян, дом всегда строился не без участия черта или иной нечисти. Черт потребует выкупа, жертвы за свою помощь. Обычно тот, кто первым войдет в новый дом, и попадается черту. Поэтому к новому жилью не пускали детей - нечистый любил их заманивать. При совершении обрядов перехода в новый дом в двери впускали сначала животного (кошку, петуха), а за­тем входили сами по старшинству. Тем самым старики как бы обрекали себя на смерть. Сквозь смутные очертания этого обряда ("влазины") проглядывает древнейшая традиция человеческой жертвы, причем жертвы добровольной.

Переносили в новый дом из старого жилища огонь, угли, сор - символы человеческого жилья, его тепло­ты и устроенности. Кроме того, совершался особый ритуал, чтобы уговорить домового переехать вместе с людьми в новый дом, иначе им грозили беды и расстройство хозяйства. Переселение происходило с выносом икон, освященных в церкви веток вербы, с четверговой свечой, святой водой и священными книгами. Все переносимые вещи складывались в красном углу. Затем хозяева "оживляли" новую печь и, когда огонь запылает, садились за общим столом для совместной трапезы. Так дом превращался в родное жилище, однако, становясь таковым полностью только после совершения одного из обрядов жизненного цикла - родинного, свадебного или похоронного.

Внутреннее пространство крестьянского жилища так же было наполнено многочисленными символами. Дом должен впускать и выпускать, иметь двери. Если он не открывается, то это уже не дом, а гроб. Но двери - это связь с внешним миром, который часто враждебен. Поэтому особое значение придается замкам, запорам. Существовала целая система символических способов очищения, защиты входа в дом: скрещивание дверей, косяков, порогов, вешание подков, ножей, кос, крапивы. Двери представлялись как граница двух миров. Недаром порог связывался с культом предков. Поэтому запрещалось стоять, сидеть, есть на пороге, здороваться через него. Порог связывался с дорогой, чужим миром и смертью. Та же роль отводилась и окну. В окно выносили первого в доме покойника или умерших некрещеными младенцев. По кончине человека на окно ставили воду, чтобы уходящая через него душа обмылась. При поминовении усопших в окно вывешивали полотенце, по которому в дом приходили души "дедов". Запрещалось гадить в открытое окно, ибо под окном всегда находится ангел-хранитель. Поэтому выражение "стоять под окном" означало быть святым (нищим). "В окно подать - Богу подать", - говорит пословица. Окно было и местом замужней женщины: "сидеть под окном" означало быть женой, женщиной, хозяйкой.

Домашнее пространство делилось не на комнаты, а на углы, среди которых главным был красный угол (передний, верхний, старший, святой, Божий, почетный, первый). Все в доме определялось по красному углу. Здесь помещались иконы, дорогие вещи, книги и т. п. В красном углу стоял стол, за которым собиралось семейство.

Стол в народных представлениях связывался с алтарем,  престолом. Поэтому вести себя в красном углу полагалось, как в церкви. Считалось грехом стучать кулаком по столу, ибо "стол - Божья ладонь". Определение "Божья ладонь" применялось также и к земле, и к печи, ибо все они - кормящие человека, подающие ему блага. Со столом связывались и представления о власти, о домовладельце. "Если шатается стол, то умрет хозяин дома", - верили крестьяне.

Хозяйке был определен другой угол - бабий (кут, печной угол, подовый угол, середа). Он находился около печи и был исключительно женским местом в доме.

Большая роль отводилась печи. Само слово "изба", видимо, происходит от слов "истопка", "истопить". Владельца дома, очага могли называть огнищанином. От доброй хозяйки должно пахнуть дымом, а домовладыку именовали подчас "дымной шашкой". Печь и огонь в избе - святые: "Печь в дому то же, что алтарь в церкви". Огонь рассматривался как одно из главных начал жизни и мира. В огонь нельзя было пле­вать, бросать нечистоты. Запрещалось ругаться при нем, гасить его, затаптывать ногами. Огонь заметали чистой метелкой, крестили, ставили ему на ночь горшок с водой и полено, чтобы он мог есть и пить. Самый чистый и благой огонь ("святой", "живой") - добытый трением кусков дерева. Его получали в особые дни, для самых важных в жизни крестьянина обрядов (например, на Купалу, при выгоне скота). При этом запрещалось присутствие женщин. Самым опасным и магическим считался огонь, порожденный молнией. В дом его вносить боялись. Огонь-молния был признаком бога грома. Огонь - живое существо: он ест, пьет, спит, гнева­ется, производит потомство. Весной огонь в доме не разжигали для освещения, считая, что после Благовещения он "разбрасывает мальчиков", то есть боялись пожара.

Живой считалась и печь. Слова "чело", "щеки", "ноги", "плечи" относились к ней так же, как и к человеку. Печь была связана с предками, с домовым, который обычно поселялся где-нибудь рядом с миром умерших. Заслонка и труба открывали путь душе на тот свет. Печь, как и огонь, очищала, предохраняла от губительного влияния смерти. По возвращении с похорон прикладывали ладони к печи и заглядывали в ее устье, отгоняя от себя холод и опасность "того" света. Если дом был образом мира, то печь тоже хранила его в себе. В загадках она часто изображает все мироздание: "Полна печь перепечей, среди печей - каравай" (небо, звезды, месяц).

Невольно напрашивается сравнение крестьянского дома с храмом, ибо храм есть образ мира, его "видимое посредство". Храм содержит в себе облик Бога и всего божественного и святого. Это место, куда ведут все пути и отношения, содержащие рождение и смерть, проклятие и благословение, терпение и победу. Судьбу человека и его предназначение. Благодаря ему все существующее становится тем, что оно есть на самом деле. И крестьянский дом сплетает в себе все эти значения и события. Он также служит посредником, проводником человека в мир иной. Души предков в нем рядом с живыми родственниками.

Дом постоянно напоминал о тех, кто в нем жил и умер, он был вещественным олицетворением связи "дедов" и детей, обеспечивал постоянное почитание усопших как основу благополучия земной жизни и будущего ее бессмертия.

Не было большего горя для крестьянина, чем бездетность, ибо так умирал род, гас очаг в доме и умирали все предки, живущие вокруг этого очага, ибо некому было о них позаботиться.

Не случайно и сегодня по внешнему облику дома (именно дома, а не тех "типовых коробок", которыми уставлены наши города и поселки городского типа) люди судят о его хозяине. И привлекают внимание не столько размеры сооружения, говорящие о материаль­ном достатке, богатстве хозяина, сколько красота, гармоничность строения.

НАВЕРХ